У сломанной березы

Время цветения черемухи в рыболовной литературе нередко связывается с началом интенсивного клева различной рыбы. Считается, например, что в реках начинается к этому времени щучий жор. Для каких-то мест это, может быть, и верно, однако на той подмосковной речке, куда мы приехали в тот раз, щука себя никак не обнаруживала. Да и вообще поначалу никакой другой рыбы кроме уклейки в приглянувшемся нам месте не было замечено. Зато эта самая уклейка оказалась весьма многочисленна: густыми стаями стояла она тут и там у поверхности, концентрируясь в местах, где течение реки по тем или иным причинам несколько замедлялось, например у мысков, по краям небольших тихих заливчиков, или, как тут, где мы остановились, около упавшей поперек реки с крутого берега большой, подмытой недавним весенним наводнением березы.

Ствол ее частично опустился на дно, а ветви, уже с зелеными листьями, торчали тут и там, создавая из речных слабых уже струй мягкие завихрения, которые, видимо, пришлись по нраву скопившейся здесь большой стае уклейки. Очевидно, уклейка набиралась сил перед нерестом, а может быть и разогревала на теплом майском солнышке свою икру. Короче говоря, решили мы от добра добра не искать (где еще эта книжная щука, у которой должен быть жор, найдешь ли ее и станет ли она брать?) и наладили легкие поплавочные удочки, благо опарыш у нас был запасен. Клев пошел практически сразу, и примерно через час мы уже так наловились, что решили сделать небольшой перерыв и позавтракать.

Конец веселой рыбалки

Когда закончили с едой, солнце несколько передвинулось в сторону, а вместе с ним сдвинулась и стая уклейки - ближе к середине реки, туда, где на воду падала разреженная тень от березовых ветвей. Теперь с берега своей четырехметровой удочкой я уже не мог дотянуться до нее. Приятель мой нашел выход - он пробрался по толстому березовому стволу и, балансируя, продолжил тягать упитанных уклеек. Поскольку пузырек с опарышем был всего один, я уступил его приятелю, а сам, сидя на обрывистом берегу, наблюдал за поверхностью воды, сначала просто так, без видимой цели, а потом понял, что внимание мое привлекали нечастые всплески и какие-то не очень сильные буруны на поверхности воды, там, где река круто изгибалась после большого ровного участка, на котором мы рыбачили. Посидев и понаблюдав еще какое-то время, я спустился вниз, к повороту, со спиннингом. Однако, исхлестав всю излучину самыми разнообразными блеснами, которые менял не один раз, так и вернулся ни с чем.

У приятеля моего веселая рыбалка к тому времени тоже закончилась: неудачно повернувшись, он уронил пузырек с опарышами в воду, а другой насадки для ловли уклейки у нас не нашлось. Правда, мы не очень расстроились, ведь уже успели отвести душу, да и рыбы наловлено было много. Одно было обидно - на спиннинг хищник брать не хотел, а день впереди еще был долгий, да и приехали ведь с ночевкой, еще и вечерняя заря, и утренняя впереди. Правда, в запасе у нас были красные черви к донным удочкам, но на такую ловлю можно рассчитывать поздним вечером да ночью. Да и то, не сильно это привлекало, рыбалки хотелось более живой, интенсивной.

На живца

Всплески в реке, меж тем, продолжались, они даже приблизились к нашей сломанной березе, уклейка около которой продолжала стоять как ни в чем не бывало. А вот ниже по течению в стайках мелочи было заметно время от времени кое-какое замешательство, и производить его могла только достаточно крупная хищная рыба.

И тут меня осенило: уклейки в садке у нас хватает, остается только немного переоборудовать спиннинговую снасть. Пошел в дело зеленый пенопластовый поплавок, который я когда-то срезал с брошенной кем-то полу истлевшей сети. Огрузил я его небольшой оливкой, и получилась обыкновенная живцовая удочка. Насадив на тройник, снятый с блесны, небольшую уклейку, сплавил ее по течению почти на всю длину имевшейся на катушке лески, туда, где периодически раздавались всплески неизвестного мне пока хищника. Доведя рыбку примерно до этого места, я старался играть ею, то подтягивал несколькими оборотами ручки катушки, то вновь отпуская.

Но вот, наконец, я почувствовал удар, подсек, но заветной тяжести не ощутил - уклейка оказалась сорвана с тройника. Тогда мне пришла в голову мысль заменить тройник большим одинарным крючком, на который я насаживал рыбку за обе губы, а чтобы застраховать себя от возможного схода, на дополнительном поводке из лески я поставил небольшой двойничок, который вкалывался рядом с хвостиком уклейки.

И вот снасть снова в воде. Течение потихоньку сносит ее туда, где у дальней излучины речные струи вливаются в лоханку небольшого коряжистого омутка. Дальше, дальше убегает от меня темно-зеленый поплавок; где-то там, почти на вытяжке, живец играет, дразня хищную рыбу. И вот, наконец, новый удар. На этот раз, прежде чем подсечь, я намеренно слегка ослабил леску и лишь затем вновь закрыл дужку. А подсекать практически не пришлось: рыба "села" сама.

Когда после недолгой борьбы я подвел этого первого жереха к березе, то увидел, что он очень крепко держится на большом крючке своей мясистой пастью. Схода можно было не опасаться. Стараясь не свалиться в воду с шаткого березового ствола, я вывел добычу к берегу, где ее подхватил мой приятель, глаза которого так и горели. Что ж, пришлось уступить ему снасть, и через недолгое время рыбу выводил уже он, а я был "на подхвате".

Так мы и чередовались, не очень часто, но, достаточно регулярно выхватывая из воды упитанных жерехов, пока в нашем садке не закончились немногочисленные живые уклейки. Потом, в азарте ловли, мы попробовали предлагать хищникам и снулых, но те на них не реагировали.

Волей-неволей пришлось закончить и эту ловлю. Да и время уже шло к закату, пора было вновь вспомнить о блеснах. Но сколько мы ни экспериментировали, жерех на них не реагировал. Щука же не подавала вообще никаких признаков жизни. Итак, не добившись никакого результата, после ужина мы пристроились под обрывом возле донных удочек, наслаждаясь звуками майской ночи. Но только это и было нам наградой: на червей за всю ночь позарилось лишь несколько ершей. А к утру собрался дождь, и мы решили уехать, еще и потому, что пойманная накануне рыба (что уклейка, что жерех) была весьма скоропортящейся, и нам очень не хотелось, чтобы она пропала зазря.

Когда насадка дома

Вот ведь как случается иногда - начинаешь готовиться к рыбалке загодя, чуть ли не за неделю (не зря говорят, что рыбаки от сборов получают едва ли не большее удовольствие, чем от самой ловли), предусмотришь все возможные и невозможные мелочи, запасешь и отборных навозных червей, и свежего мотыля, и толстого белого опарыша, и зерен напаришь в прикормку, и кашу сваришь по-особому рецепту с какими-нибудь хитрыми добавками... А в последний момент что-нибудь тебя собьет, отвлечет - заспешишь, заторопишься: так вдруг захочется поскорее выбраться из душной городской суеты на речной простор. И вот уже за окнами машины проносятся зеленеющие подмосковные поля, осыпающие последние лепестки сады, бьющий из сельских палисадников душистый прибой сиреневой пены.

И уже где-нибудь на сотом километре от Москвы среди всей этой великолепной лирики вдруг вспомнишь, что готовленная с таким благоговением садка благополучно осталась в ходильнике дома! Вот так-то! И привет - намеченное свидание с лещами откладывается на другой раз.

У разрушенной плотины

Когда мы подъехали к Сестре в районе Дутшева, на остатках разрушенной плотины уже сидели два рыбака. Оживления пока заметно не было, но, как сказал один из них: "Солнышко выйдет из-за леса - начнет брать". Он, конечно, имел в виду леща. И столько было уверенности в его голосе, что я, конечно же, опять начал проклинать свою забывчивость. Но что было делать? Не просить же, в самом деле, червячка у чужого дяди?

Размышляя о том, о сем, в том числе и о превратностях рыбацкой судьбы, сошел я с плотины и медленно направился вниз по реке, наблюдая, как на середине водяные струи колышут то здесь, то там тростниковые гривки. Около них то и дело происходила в воде и травах какая-то возня. "Кардеха (густера) нерестится", - вспомнились мне слова одного местного старожила, с которым я разговаривал как-то в прошлом или позапрошлом году. - "И рыба вся сейчас не берет, ее икрой сыта".

Может быть, это и так, ведь нерест густеры (а нерестится она после леща) в самом разгаре. Тем не менее, несмотря на все это, порыбачить очень хотелось. Спиннинговой снасти у меня с собой не было, ведь в это время ловить ею запрещено. Оставалось или уезжать, или попытаться добыть хоть какую-нибудь наживку. Тут-то мое внимание и привлек ольховый куст, наклонившийся над самой протокой. Я остановился около него, думая о чем-то другом, но сам тем временем внимательно смотрел на листья. Какие-то черные блестящие точки - вот что остановило мой взгляд. При ближайшем рассмотрении это оказались букашки, небольшие, но и не слишком маленькие, так что можно было надеть их на крючок.

Я быстро сходил к машине за удочкой, выбрал самую легкую, подходящую для данного случая, с миниатюрным крючком. Быстренько насадил пару этих букашек и закинул примерно туда, куда они могли предположительно падать с веток этого кустика. Результат не замедлил сказаться: вскоре я выудил хорошенького ельца, а за ним и второго. Ликованию моему не было предела; никогда еще, даже от поимки гораздо более внушительной рыбы, я не испытывал такого удовлетворения. Ведь только что я был готов не солоно хлебавши возвратиться в город, а тут оказалось, что даже забыв заготовленную насадку дома, можно ловить вполне приличную рыбу. Правда, о лещах, может быть, на время и надо было забыть, но мало ли в реке другой заманчивой рыбы, хотя бы плотвы или даже язя; да и голавль, кстати, охоч до разных личинок...

В поисках насадки

Короче говоря, первый толчок к работе рыбацкой мысли в нужном направлении был сделан. А дальше появился своеобразный спортивный азарт. Почему, думал я, всякую живность нужно искать непременно над водой, ведь немало ее и внутри водной толщи, на дне, в травах, под камнями.

Вода в это время была уже весьма теплой, солнце пекло немилосердно, и я, раздевшись, с удовольствием зашел в реку, вооружившись предварительно старым пластмассовым садком для живца, который повесил себе на шею. Переворачивая камни на перекате, я вскоре, хотя и не без труда, набрал различных личинок. Не очень-то разбираясь в их принадлежности к каким-то конкретным насекомым, я ориентировался лишь на достаточно аппетитный вид да на размер - чтобы удобны были для насаживания.

Попадались среди них и совсем мелкие, были и покрупнее, а в густых кронах тростниковой гривки я обнаружил совсем больших "каракатиц", догадавшись, что это личинки крупных стрекоз, которые сгодятся для донной удочки ночью. Похоже, что они уже готовились к вылету, а потому могли прийтись по вкусу какой-нибудь крупной рыбе. Известно ведь, что клев на личинку стрекозы бывает яростным, хотя и кратковременным, и как раз в период выхода личинок и превращения их во взрослых насекомых.

Увлеченный поисками нового для себя вида наживки, я едва смог оторваться от этого "спорта". Садок мой почти наполнился, спина гудела, а руки были в ссадинах. Заготовленных личинок оказалось столько, что впору было открыть небольшую торговлю для забывчивых, вроде меня, рыболовов.

Однако, шутки в сторону. Пока я возился, в азарте не замечая времени, день стал заметно клониться к вечеру. Пора было вспомнить и о самой рыбалке. Для начала я вновь вернулся к ольховому кусту и, больше для контроля, закинул свою легкую любимую удочку и вскоре выудил еще одного ельца и подъязка. Однако теперь эта рыбешка показалось мне заведомой мелочью и захотелось чего-то посолиднее. Решил вновь перебраться на плотину, благо сидевшие там рыболовы начали сворачиваться, так и не дождавшись за весь день "запланированных" лещей.

Вечерний клев

Когда все разошлись, я устроился на краешке, у самого водослива, взяв теперь удочку побольше, с кольцами и безынерционной катушкой. Наживил большую стрекозиную личинку и отпустил снасть по струе метров на двадцать. Поклевок не было, хотя я прождал довольно долго. Закрепив эту удочку и оставив ее в таком положении, я вновь взялся за маленькую, отложив в мотыльницу несколько личинок поменьше. И вскоре был вознагражден: в затишье за плотиной, там, где кончался напор струи и поднималась со дна невысокая осока, стала хорошо брать плотва, и не какая-нибудь мелочь, а граммов по полтораста-двести. Ловля была настолько веселой, что я на время позабыл о "большой" удочке, оставленной на струе. И, как, оказалось, зря: когда на миг интуитивно обернулся, согнутое удилище едва не слетело в воду; лишь большой камень, которым я привалил комель, сдержал этот порыв. Удочка была цела, но неизвестная мне рыба до времени осталась гулять по реке. Что ж, так нередко случается, когда разбрасываешься, желая успеть везде одновременно.

Правда, больше отвлекаться мне не пришлось. Начало быстро темнеть, на малую удочку брать перестало, и я вскоре смотал ее, полностью переключившись на ловлю в струе. Собственно, ловли никакой больше не было после той злосчастной поклевки, среагировать на которую я не успел. За время этого затишья я видоизменил снасть, сняв поплавок (все равно в темноте его уже не было видно) и несколько увеличив груз, но не намного, чтобы его все же могло слегка сносить течением. Итак, получилась у меня классическая донная удочка. На крючке колебалась личинка, из тех, что живут на дне, а сам он находился как раз недалеко от дна.

Заключительный аккорд

Но, хоть и сделано все было "по науке", следующей поклевки мне пришлось ждать долго. Это, конечно, было не утомительно - вокруг разливалась теплая майская ночь, пел соловей, журчала струя. Благодать, да и только. Однако, где же крупная рыба? Да вот же, смотри, вернее (в темноте ведь) - чувствуй. Ощущение было такое, словно на кончик удилища присел большой тяжелый шмель, или жук: легко и в то же время весомо. Это был, конечно, не удар хищника, но и не теребление мелкой рыбы. Я подсек, и где-то там, далеко в темноте, на другом конце отпущенной почти на всю длину лески, ощутил мощное сопротивление, которое еще усиливалось бьющей из разрушенной плотины мощной струёй.

... Да, задал мне хлопот этот голавль. Несколько раз я подтягивал его ближе, отпускал, снова подтягивал, шепча какие-то "магические" заклинания, чтобы выдержал поводок. И вот, наконец-то (не помню, сколько времени прошло) завожу рыбу в приготовленный подсак. Руки дрожат, сердце бьется - в голавле килограмма четыре, не меньше. Но в этом ли суть? Неожиданно состоялась такая рыбалка, на которую, выезжая из дома, я не мог рассчитывать. И не было бы ее вовсе, не забудь я дома насадку. Поймал бы в лучшем случае на свою кашу или червей пяток полукилограммовых подлещиков.

Размышляя вот так, я еще какое-то время посидел на плотине, слушая звуки ночи и осознавая, что больше забрасывать удочку почему-то не хочется. Пусть очередная потенциальная добыча остается в реке, и не важно, кто ее в следующий раз поймает - я или другой рыболов.